Гештальт-терапия сновидений дает возможность наиболее прямым способом разрешать проблемы эмоциональной сферы человека. Любая часть сновидения, с точки зрения гештальт-терапевта, и есть сам сновидящий
Ирина Елисеева, психолог, гештальт-терапевт
Ирина, я читал, что гештальт-психологи тоже умеют работать со снами. Как строится такая работа?
Формой постановки своего вопроса, Евгений, вы одновременно и некоторое сомнение демонстрируете и даже своё отношение к методу, произнося ваши «тоже умеют работать».
А я вам отвечу иначе. Метод работы со снами, разработанный гештальт-терапией, на мой взгляд, один из наиболее эффективных, поскольку позволяет не только заглянуть в «окно бессознательного» (так в свое время определил сон Зигмунд Фрейд), но и разглядеть, и попытаться соединить неинтегрированное: конфликты, обиды, желания, радости и страдания.
Гештальт-терапия сновидений дает возможность наиболее прямым способом разрешать проблемы эмоциональной сферы человека.
Любая часть сновидения, с точки зрения гештальт-терапевта, и есть сам сновидящий. То есть, сон рассматривается как проекция. Во сне проявляются те элементы и нюансы, которые сам человек не осознает, хотя и является владельцем и творцом оных.
Во сне, как и в реальной жизни, каждый человек представляет собой микрокосм. Любопытно об этом говорит Джек Даунинг: «Я существую как миниатюрная, многократно уменьшенная модель вселенной. Я есть вселенная, которая смотрит на себя через определенную точку искажения. Я, мой сон — исходная точка, из которой я могу дотянуться до любого места вселенной, но только если моя проекция будет наиболее полной. Конечно, я — не вся вселенная; я — тончайшее, слабо сознающее себя, крошечное выражение тотального».
Один из наиболее распространённых способов работы со снами — гештальт-игра, нечто, напоминающее театр одного актера, при котором человек становится как персонажами, так и любыми неодушевлёнными объектами своего сновидения, и между ними устанавливается определённое взаимодействие, диалог, позволяющий высказаться «безголосой», фрустрированной части вашего «Я», войти ей в контакт и соединиться со всеми другими частями. Принимая различные элементы сна, человек принимает и различные части собственной идентичности.
При групповой работе порою подключаются члены группы для разыгрывания действия, и это очень близко к психодраматическим техникам.
Но есть и другой подход внутри данного метода, который активно разрабатывал Изидор Фром, и продолжают его ученики. С их точки зрения, «принесённый» на терапию сон является не непосредственным сновидением, а рассказом о сне. И тогда интерес для терапевта представляет структура этого рассказа: то, как описывается произошедшее. Важным становится и то, что именно этот сон принесён данному терапевту в этот самый момент.
Для гештальт-терапевта наибольший интерес представляют сны, произошедшие вслед за сеансом терапии, поскольку зачастую для клиента это один из доступных на данный момент способов рассказать о том, чего не достигли накануне, для чего, например, не достало энергии, что именно является препятствием. Рассказывание сна становится способом поделиться с терапевтом чем-то, для чего нет иных слов и форм.
Сон в данном случае рассматривается как своеобразное послание терапевту или группе. Для понимания этого послания терапевт много внимания уделяет тому, как клиент описывает действие, то есть, любым глагольным формам. Это позволяет перейти от переживаний сна к тому, что происходит в контакте клиент-терапевт, или, как говорят в гештальт-терапии, на «границе контакта».
С одной стороны, очень интересно представить себя-клиента поочередно каждым из персонажей, участников сна. С другой стороны — что-то уж очень структурированно получается, не мешает ли это клиенту реально погрузиться в эту игру и проявить эмоции?
Рассказывая, припоминая, человек уже постепенно погружается в некоторое время-пространство, где действуют иные законы, отличные от реальности.
Более того, в гештальт-терапии считается, что как сравнение себя со сказочными персонажами, так и частое обращение ко снам, скорее, свидетельствует об ограниченном, малодоступном ресурсе нечто делать, изменять в реальности. Гештальт-терапевт, как правило, не предлагает обращаться ко снам или сюжетам сказок, если сам клиент готов работать с более насущными реалиями.
Отсутствие энергии для достижения каких-то собственных задач зачастую связано с внутренним конфликтом, который спровоцирован нашим невниманием и «глухотой» ко всем «заинтересованным сторонам» нашего «Я». Высвобождение замкнутой конфликтом энергии становится возможным через глубокое прочувствование своих переживаний. Именно потому важно в эту игру окунуться, оживить сон, а не только повествовать или выслушивать интерпретации.
Переживаемый опыт становится открытием, что глубже и полнее, чем просто понимание через интеллектуализацию.
Попробуйте объяснить маленькому ребенку, что можно обжечься об утюг! А теперь вспомните, как быстро этот урок вы усваивали сами, однажды дотронувшись до него рукой!
Кто начал именно так работать со снами? Фриц Перлз?
Работа со сновидением составляет один из самых оригинальных вкладов Перлза в терапевтическую традицию.
И, как я уже упоминала, другой путь работы со сновидениями внутри гештальт-подхода предложил Изидор Фром.
В чем основное отличие работы со снами психоаналитика и гештальтиста?
Как и гештальт-терапия в целом, этот подход избегает интерпретаций, хотя сны и считаются экзистенциальным посланием, требующим понимания. Однако, это понимание в данном случае означает непосредственное переживание содержания сна, а не интеллектуальную расшифровку. Важно «вызвать сон к жизни».
Почему, всё-таки, считается, что все персонажи и объекты сна — это части нас самих, неужели нет действительно внешних игроков?
Я не смогу ответить на ваш вопрос «почему?», Евгений. Работая в психотерапии, мы неизбежно оказываемся внутри определенных мифов, и, с моей точки зрения, лучше отдавать себе в этом отчёт.
В данном случае, этот концепт позволяет человеку «быть способным отвечать, одновременно беря ответственность». Я бы не рискнула брать ответственность за «внешних игроков», пока нет уверенности в своих внутренних!
Ж-М. Робин (французский гештальт-терапевт) так описывает задачи: «Мы тренируем осознанное осознавание, помогая клиенту быть на эмоциональном уровне спонтанным в своей повседневной жизни».
Работа со сновидениями лишь один из немногих способов подобной тренировки.
И, как видите, даже внутри одного направления могут быть совсем разные точки зрения, и нет однозначного ответа на вопрос «почему?»
Совсем уж удивительно то, что терапевт может попросить клиента «поговорить» с тем сном, который он не видел. Какой смысл в этом?
Я знаю о подобном варианте работы со сном, но сама так не работаю , поэтому могу лишь предполагать.
Зачастую достаточно получить проективный «продукт» любого рода, чтобы подтолкнуть процесс установления отношений. Нам важно говорить на общем языке с клиентом, а не навязывать ему свой, поэтому используются любые методы (телесные, арт-методы: рисование, лепка, игра, танец, сочинение историй), которые помогают этому процессу.
Что такое неоконченный сон, и почему мы просыпаемся?
Есть масса теорий. Например, полагают, что со звонком будильника вдруг за несколько секунд перед просыпанием мы как раз и видим тот самый запомнившийся сон, в сюжет которого может в самом конце вплестись и этот звонок будильника, или что-то, разбудившее нас. Такое вот раскручивание в обратном порядке.
Как правило, такое пробуждение сопровождается определенной эмоцией, напрямую связанной со стимулом (будильник) и какими-то воспоминаниями, актуализированными в этот момент. Получается, что сон становится некой развернутой метафорой этой эмоции, переживания.
На мой взгляд, любой сон можно назвать законченным и одновременно неоконченным, если относиться к нему как к художественному произведению, где даже слова «там был, мёд-пиво пил» не являются последним гвоздиком или точкой.
Бывает, что человек «не видит сны».
Считается, что видят сны все, но не все помнят. Могу ответить как в известном анекдоте: «Не чешется — не чеши». Не припоминается сон, нет потребности рассказать его терапевту, найди то, в чём таковая есть.
