Наш автор и корреспондент Дмитрий Шарко отправился в затвор и посидел несколько ночей в каменном мешке в замке, подробно описал свои ощущения и метаморфозы в жанре психологической интроспекции
Дневник затворника замка Бзи
Текст: Дмитрий Шарко
Три дня и три ночи без еды, воды и света провел я в сыром и темном подземелье старинного чешского замка. Вам интересно знать, как и зачем?
Верные движения рождаются из покоя.
Правильные слова слышны в тишине.
Свет приходит из темноты.
Процесс проходит в одиночестве, в тёмном месте, например в просторном подвале или пещере, трое суток без воды и еды, часов, телефона, компьютера, плеера.
Затворник остается один на это время со своим психическим миром и той проблемой, которую он выбирает для проработки, если таковая имеется. Он наблюдает за собой, периодически выполняя какие-нибудь выбранные им практики и ведя дневник. Ведущий или атаман остается вовне и звоном колокольчика один раз в сутки напоминает затворнику о том, что время течёт.
В темницу можно брать только ведро с крышкой для отходов, туалетную бумагу, тетрадь и ручку для записей, зажигалку со свечой или налобный фонарик.
Перед уходом в затвор, затворник моется и ест. Его провожают в темницу, отговаривая от этой затеи. Перед входом в темницу он делает заявление – своеобразный манифест своей акции, выпивает последний на три дня стакан воды, прощается. Дверь за ним закрывается.
Первые сутки затворничества, это время льва. Вторые – время науй-птицы (фантастическая птица на которой в одном из мифов летал по небу Александр Македонский). Третьи сутки – время щуки, самого глубокого погружения в процесс.
По окончании «охоты» в темницу к ловцу спускается его «атаман» и выводит затворника на поверхность. Он дает ему напиться, чистую одежду, если нужно, помогает помыться и кормит его чем-нибудь лёгким. Все это без лишних слов и расспросов.
На другой день устраивается круг, на котором ловец дает отчёт о своем «путешествии». Он делает самый существенный вывод и даёт советы тем, кто хочет повторить его путешествие – делится своей добычей.
Время Льва
Львиным временем я назвал эту часть потому что охотнику за инсайтами предстоит «превратиться во льва» и проявить силу духа, встретившись со страхом, дискомфортом, жаждой, голодом и бездеятельностью, и с тем, что всё это придется переживать трое суток. Ты не знаешь, какие гости придут к тебе из твоего подсознания. Затворнику волей-неволей придётся снять свои обычные маски, оказавшись один на один со своим внутренним миром без свидетелей и контролёров. Порою это бывает тяжелее, чем физические неудобства. Потому что пустота и хаос в душе, часто скрываемые внешней оболочкой деятеля, бывают невыносимей физических страданий.
На подготовку подвала к моему затворничеству ушло около часа. Я устроил себе лежак из двух деревянных поддонов, туалет, для которого сгодилось старое ведро, и место для медитаций из кирпичей и автомобильного кресла.
Я облился водою у замкового колодца. Никак не готовился к сухому голоданию, не помню, что ел в день перед затвором. Последнее, что я съел – это были конфеты с крепко заваренным Яном чаем. Они больше всего понравились черному псу по имени Мазец, что примерно переводится как хаос. Он вставал на задние лапы и просил добавки. Втроём мы «посидели на дорожку», рассматривая свежие фото из жизни местного комьюнити.
Яну моя затея с трехсуточным затвором казалась странной. «Работать надо!» – вот резюме его мыслей по этому поводу, но врождённый плюрализм и спортивный интерес удержали его от критики.
У входа в подземелье я выпил последний стакан воды, вручил своему другу фарфоровый колокольчик, чтобы он звонил у входа в подвал каждый вечер в 20 часов. Пожал Яну руку и пошел в темноту. Еще минут 15 чех тщательно закрывал за мною вход фанерой и досками, а я сидел во тьме и слушал. Потом все звуки снаружи утихли, я услышал удаляющиеся шаги и меня накрыла волна уныния. И я сразу понял, что сглупил, одевшись так легко, сырость была просто пронизывающей. Во вторых, мне стало тупо страшно. Я смотрел, то на белых мух, роящихся на черном фоне у меня перед глазами, то на тусклые пятна света, пробивающиеся сквозь щели в кирпичном своде. И думал, что же я буду делать здесь следующие 72 часа.
Ум с мазохическим удовольствием рисовал образы всяческих ужасов – огромных крыс, змей и чертей, которые обязательно должны водиться в этаком месте.
Я обратил внимание на своё тело, оно было напряжено и сжато, дыхание еле заметное, как у затаившейся мыши, я начал мерзнуть. Услышав, как пищит невесть откуда взявшийся комар, я обрадовался ему как старому другу – живая душа всё-таки.
Устыдился самого себя и занялся укреплением духа. Начал хлопать себя ладонями по телу, потом начал глубоко дышать, делая медленный вдох животом, задержку и резкий выдох, при этом издавая громкий горловой звук, похожий на рычание. Вдох получался неспешным, я расслаблял мышцы живота, позволяя воздуху самому войти в лёгкие.
Мне доставляло удовольствие слышать, как мой львиный рык отражается от сводов подземелья и, усиливаясь, сотрясает своей вибрацией всё залитое тьмою пространство. Я чувствовал, как согреваюсь и как во мне рождается уверенность в том, что я пройду затвор до конца. Примерно часа через два, когда я устал активно работать животом и пугать рычанием свои глюки, я расслабился, занявшись медитацией. Сидел в покое, наблюдая за своими ощущениями и удерживая внимание на воздухе входящем и выходящем через мои ноздри.
На улице стемнело, тусклые пятна света под сводом исчезли, наступила тьма кромешная.
Я заметил, что вытесняю факт того, где я нахожусь. Я иногда вспоминал где, а затем снова растворялся в себе.
Никакого беспокойства уже не было, но был дискомфорт, тело подзатекло, дремота всё больше накатывала, но встать и залезть в спальник было лень. Так я сидел, пока не уснул. Только среди ночи я переместился на свой деревянный лежак.
Мне снились очень чёткие и логичные сны, не помню их содержания. Ночью меня тошнило, я даже свесил голову с лежака, чтобы проблеваться. Но как только я это сделал, тошнота пропала.
Спал очень долго, уже и пятнышки дневного света давно улыбались мне на потолке, дескать, первая ночь прошла – самое противное позади. В первые сутки большую часть времени я как лев пролежал в спальнике на двух деревянных поддонах у сырой кирпичной стены. Ум беспокоился о том, что время идёт, надо вставать и что-то делать. Извлекать пользу из ситуации. Но тело не желало делать каких-либо движений, кроме поворотов с бока на бок и на спину. Я вспомнил как в детстве во время школьных каникул легко просыпался утром и сразу же вставал с постели. И какой пыткой было насильственное пробуждение в школу или садик и укладывание в постель по вечерам. Обычно ведь мы просыпаемся и встаём потому что пришло время это делать.
Мне стало интересно, сколько я могу пролежать так, пока организм сам не захочет принять вертикальное положение. Я лежал и слушал свои ощущения, ждал волны, которая придет из самого тела. Где-то в «середине дня» этот момент наступил. Опершись на локти и колени, мое тело прогнулось кошкой, вытягивая позвоночник. Потом вылезло из спальника, опустив ступни на каменные плиты и начало раскачиваться. Ум толкал его в спину: «Вставай, вставай», но я продолжал сидеть и ждать пока придёт волна. Мочевой пузырь уже явно этого хотел. Но волна всё не подкатывала.
Сидя на своей постели я вспомнил совершенно забытые эпизоды из моего детства. Они пришли как маленькое озарение, это был мой первый инсайт. Я понял, почему оказался здесь. Я вспомнил, как иногда в возрасте 5-6 лет просыпался один в старом тёмном доме, в котором родился мой отец. Бабушка, которая забирала меня на лето, по утрам уходила на работу или на базар и закрывала меня одного, надеясь вернуться до того как я проснусь, но я вставал раньше и шёл к дверям во двор. Они были заперты снаружи, и окна тоже были прикрыты деревянными ставнями, сквозь щели в них проникали узкие лучи солнца. Я не догадывался встать на стул и включить свет, сидел на сыроватом полу и грустил, обиженный, что меня оставили одного и что мне не оставляют ключ от дверей. И это был мой дом, который я любил больше всего на свете! Вспомнив первый опыт своего заточения, я почувствовал волну грусти, которая приходит к лицу откуда-то из груди, перед тем как приходят слёзы. Я сидел и думал о том, какой же я мудак, и что любовь для меня тесно ассоциируется с несвободой. Темнотой и заточением. Чувством одиночества и страха – вот чем я пытаюсь купить себе гипотетическую любовь мира. Погрустив всласть, я вырулил на позитивную цесту (дорога по-чешски) – вспомнил, что со временем я научился включать свет шваброй. А затем открывать ставни изнутри дома и вылезать во двор через форточку. В детском садике я всегда первый входил в тёмную комнату, куда боялись войти другие дети, ставил стул к стене и включал свет. Возможно, именно из детских затворов и растут ноги моей чертовской изобретательности и находчивости.
И вот, волна энергии в теле наконец-то вспучилась, я наклонился вперед, медленно всплыл в вертикальное положение и поплыл к еле различимому в темноте светлому объекту. Звук струи, бьющей в железные внутренности ведра, взбодрил и развеселил меня. Я оглянулся и узнал в неясных контурах баронского подземелья свой дом на ближайшие двое суток. Я здесь не узник, я здесь хозяин!
Пошел дождь и там где на кирпичном своде подвала были слабые пятна света, появились струйки воды.
Время Науй птицы
Как птица поднимается над землею и наблюдает сверху, так и смелый охотник за инсайтами отделяется от всего обыденного и наблюдает за своими мыслями. Тело уже достаточно расслабленно пищевым и сенсорным голодом для появления ощущения его объёма. Но чтобы взлететь, нужно махать крыльями. Иначе сознание будет захвачено скукой, раздражением и прочим потоком спама.
Я делал долгий вдох животом, задержку дыхания на вдохе, плавный выдох и задержку на выдохе. Воздуха должно чуть не хватать, тогда в теле появляется ещё и ощущение тепла, и тогда, находясь сутками в холодном и сыром подвале, ты не простудишься.
Совершенно неожиданно я услышал приближающийся звук первого колокольчика. Очень нежно, издалека он сообщал мне, что прошло 24 часа моего заточения. Я испытал то чувство, которое было только в детстве, когда Мама забирала меня из садика, когда, увидев её, я со всех ног нёсся ей навстречу, визжа от радости. Сердце, затопившее собою и даже полюбившее этот полуразрушенный подвал, выпорхнуло из него и пару минут по детски светило счастьем. Просто потому, что я не один, обо мне помнят.
Немного позвенев у заложенного старым матрасом и фанерой провала в стене, фарфоровый колокольчик так же плавно удалился.
Я заметил, что запах подвальной сырости стал доставлять мне удовольствие, вызывая ассоциации с дождевой водою и фантазии о том, как я выставляю из палатки под дождь железную кружку и она наполняется.
Пришли первые фантазии о еде. Очень четко явился вкус карамельного пудинга, а затем, почти сразу, вкус копчёного адыгейского сыра. Образы были ненавязчивы и очень приятны.
Тело в покое стало мерзнуть быстрее. Особенно стопы, даже в шерстяных носках, но внутри я чувствовал лёгкий жар и сухость во рту. Делать лишние движения лень, ходил, покачиваясь. Ощущал себя енотом в собственной норе. Полностью перестал реагировать на всякие звуки подземелья – шорохи, хлопки, хлюпанье. Зато сильно раздражали звуки снаружи. Долгий лай собаки, ветер, теребящий жесть на крыше коровника, и главное – удары молотком, производимые рабочими, ремонтирующими этот коровник. Это осложняет процесс отрыва от реальности. Часами занимался дыханием. Появилось ощущение невесомости в верхней части тела.
Время перестало нудно тянуться, мысли уже не роились в голове как мухи, а продолжали ненавязчиво тлеть. Если обычно для того чтобы избавиться от них во время медитации, мне нужно было сосредоточить внимание на какой-нибудь одной мысли, произнося ее медленно про себя, то теперь я открыл, что в качестве якоря для погружения могу использовать моё ощущение тела.
Приятно просто сидеть ни о чем не думая и не шевелясь. Погружаясь в это ощущение безусловного бытия, я испытывал наслаждение, я кайфовал от ощущения своей свободы. Сидя в темном, мокром подвале без еды и воды я чувствовал себя свободным как никогда. Я назвал для себя эту практику тихим сиденьем, оно стало еще одним моим открытием.
Для того, чтобы войти в свое внутренне пространство, полезно держать в сознании какой-нибудь светлый образ. Это помогает настроиться. Я вспоминал, как стоя на Карловом мосту перед статуей Святого Яна, переживал ощущение тепла в груди и расширения в верхней части тела, и в какой-то момент, открыв глаза, я увидел как проходящий мимо высокий седобородый старик улыбнулся и кивнул мне головою. И это помогало мне.
Во вторую ночь мне снилось, как я плаваю голый в воде. Утром лежал в постели меньше чем в первое утро. Проснувшись, вспомнил как приехал в Прагу в 5.30 утра и как меня встретил пражский вокзал своими бомжами, спящими на газетах в грязных углах. Я представил себя одним из них и начал смеяться. Настроение было лёгкое, но очень хотелось побыстрее выбраться и этого подвала.
Язык распух и ему стало тесно во рту. В животе усиленно урчало, чувствовал пульс в шее и ушах. Есть не хотелось, хотелось пить.
Мы все боимся ошибиться. Мы боимся позволить вещам случаться. Мы боимся умереть и поэтому мы остаемся привязанными к прошлому и к Матрице.
Матрица навязывает каждому из нас стандарт потребления, растущий с каждым новым поколением. Воспитание, общество, городская среда, массмедиа внушают, что мы можем чувствовать себя хорошо только при наличии у нас того-то и того-то. И вся активная часть жизни уходит на удовлетворение навязанных потребностей.
В любой момент времени я могу пережить всё, что угодно. Но по каким-то причинам я переживаю именно то, что переживаю. Почему? Как разобраться, мои это чувства, или они навязаны извне и просто усвоены, как стойка на задних лапах у домашнего пса по имени Мазец.
Когда зазвенел второй колокольчик, я ощутил такой прилив тепла и нежности к своим друзьям и родственникам, даже к строителям, стучавшим молотками! Прилив такой силы, что он вырвался из моей груди громким смехом. Если бы я случайно услышал колокольчик там, наверху, я бы даже не обратил на это внимания.
Время Щуки
Время, когда тело и ум ослаблены настолько, что способны чувствовать на порядок тоньше, когда душа человека способна к глубоким переживаниям, трансформирующим сознание. Когда голод и жажда усиливаются, а ум берет верх над осознанностью и начинает рассчитывать, сколько ещё осталось ждать звонка последнего колокольчика, время начинает тянуться невыносимо долго. Внимание скачет. Тебя, словно дохлую рыбу, выталкивает на поверхность воды вверх брюхом.
Во время Щуки, когда глубина доступна, надо шевелить плавниками, чтобы достать лежащий на дне жемчуг.
Рыбьи жабры добывают кислород из воды, а моя кожа, похоже, делает обратное – впитывает воду из сырого воздуха подземелья Бзи. Я пью туман.
Уже третий день не чищу зубы, во рту как будто намазано клеем. Нормальные люди чистят зубы каждый день, это правильно, иначе изо рта будет вонять, а зубы будут разрушаться. Моё сиденье в темнице кому-то может показаться абсурдным. Но пройдет 72 часа и я вылезу на солнце. И я думаю, что многие, кто чистит зубы, но не чистит душу, никогда солнца даже не видят. Они не чувствуют как неприятно «пахнет» от их серых аур и они сидят в своей темнице вечно.
Я ушел в затвор, это слово похоже на слово «творчество». В затворе ты как скульптор творишь себя, убирая лишнее, оно само отваливается, как высохшая грязь. Ведь на самом деле ты уже сотворен совершенным, но чтобы чувствовать это, нужно обнаружить в себе нечто, что не зависит ни от чего внешнего и является твоим собственным солнцем в твоей собственной вселенной. Чтобы найти в себе это внутреннее свечение и почувствовать его поток, самый естественный способ – выключить на время газ, подогревающий бульон обыденности, «выключить искусственное освещение», так же как мы выключаем телевизор или мобильник и посмотреть, что останется.
Cначала кажется глупым оставить себя без воды, еды, в полном дискомфорте. Колбасит, кажется, что жизнь может прекратиться, а мир рухнет, если три дня не беспокоиться ни о чем. Даже о том, что нужно пить и есть. Потом начинаешь успокаиваться и вспоминать давно забытое – то, что глубоко зарыто внутри и не выходит на свет, но незаметно, как теневое правительство, определяет ход твоей жизни. Ты начинаешь понимать, почему поступаешь так, а не иначе. Потом переживаешь подавленные чувства. Скорее всего это будет грусть, чувство вины, страх или гнев, то, чего мы избегаем чувствовать и пытаемся быстрее забыть. Их надо выпустить на волю. Ты один, никто тебя не видит, можно позволить себе всё что угодно. После приходит расслабление.
В предпоследний вечер я заметил, что у меня сильно напряжены челюсти, впервые очень чётко почувствовав в них боль. Ночью мне приснилось, что я расстреливал из автомата каких-то бандитов в кожаных куртках, причем последнего я задушил его же цепочкой. Обычно, если мне снятся «боевики», то это сопровождается чувством страха. Но на этот раз страха не было, я всё делал со спокойной деловитостью и получил от этого большое удовольствие. Проснувшись, обнаружил, что челюсти не болят.
Полежав в постели, встал и начал пытаться делать гимнастику. Чтобы поднять руку, требовались серьёзные усилия. В груди была слабая боль. Мне хотелось двигаться, но не хотелось при этом напрягаться, и тогда я начал не спеша вращаться вокруг своей оси, слушая музыку шаркающих об каменный пол ступней. Я делал глубокий вдох через нос и выдыхал воздух через рот, представляя при этом, что он проходит через мое сердце. Это согрело меня и дало мне прилив сил, боль в груди прошла. Я остановился и начал делать махи руками, совмещая их с глубоким дыханием. Движения получались крайне вялыми и тяжелыми, но используя инерцию тела, я продолжал дышать и двигаться. Постепенно, как и в первый день, тело оживало и становилось все более собранным и упругим, ожили голосовые связки, но это было уже не рычание, а что-то типа песни, и я начал наслаждаться движениями, слушая, как моя негромкая песня плывет под сводами подземелья. Через какое-то время в теле появилась приятная дрожь, она усиливалась, это было похоже на проходящий сквозь ноги и руки ток. Я чувствовал его очень явно, так, как никогда за годы занятий энергетическими гимнастиками. Я кайфовал от этой тряски, она усилилась настолько, что пришлось напрягать ноги, чтобы не упасть и в какой то момент из меня, словно искра вылетающая из костра, вышел как бы пучок энергии, и всё прошло.
Я чувствовал тепло, нежность к жизни и усталость. Лег и завернулся в спальник, но, пролежав пару часов, уснуть так и не смог, слушал как бурчит у меня в животе и как насвистывает какая-то птичка снаружи и думал о том, как мало добрых слов говорю своим друзьям и близким и как много хорошего я бы мог им сказать.
В этом состоянии меня и застал последний колокольчик. Встав, я подошел к лестнице ведущей наверх, перед которой медленно, словно космический цветок, расползалось по полу солнечное пятно, по мере того как Ян разбирал завал из досок снаружи. Когда он открыл дверь, я стоял возле самого выхода, и он от неожиданности отпрянул, это было смешно. Я вышел в предвечернее летнее тепло на свет, чувствуя себя спокойным. Помахав рукой Гонзе, который возился на крыше коровника, подумал, что мог бы еще и поработать с ним до темноты.
Что мне это дало?
Не измерял, сколько килограмм я сбросил. Но появилась лёгкость в теле и плавность в движениях. Здоровье, не смотря на жуткую сырость, не пострадало. Я стал получать больше удовольствия от самых простых вещей, стал заметно спокойнее и увереннее в своих чувствах.
Временами тревога за будущее и беспокойство отступают настолько, что это даёт возможность насладиться красотой и вневременностью момента, пережитого в глубине своей сущности. Голод и жажда, отсутствие внешних стимулов, переживаемые разумное время, снимают запоры с сердца, и оно оживает, наполняя тело и пространство вокруг тонким теплом у которого даже может быть свой аромат. Стало ясно, что всё необходимое мне для жизни находится прямо передо мной. Вовсе не нужно никаких сверхусилий, чтобы удерживать правильную картинку мира и пространство вокруг себя. И когда разжимаешь челюсти и кулаки, когда позволяешь вещам следовать своему пути, то перестаешь тратить массу лишней энергии, ум становится спокойнее и яснее. Тело здоровее и живее. А жизнь приносит большее наслаждение.
В огороде бузина, а в Чехии дядька
Мой бельгийский приятель Патрис сам точно не может ответить на вопрос, зачем ему этот замок. Два года назад он взял кредит в банке и купил себе поместье в южной Чехии, древнее, красивое, с лесом, прудом и совершенно «убитое».
Поместье под названием Бзи, что означает бузина, было выставлено правительством Чехии на аукцион и досталось Патрису за смешные, казалось бы, 70 000 долларов.
Однако все, кто видел замок Бзи, качали головой и вздыхали, осматривая местами проваленную черепичную крышу, обрушенную штукатурку, и слушая свист ветра в его длинных коридорах: «Да, работы здесь на всю оставшуюся жизнь хватит. Зачем тебе это, Патрис?»
В ответ хозяин «графских развалин» рассказывает историю о том, как мечтал в детстве иметь собственный замок и как несколько раз уже был на грани осуществления свой мечты, но не хватало решимости, что сначала замок Бзи ему не понравился, но потом, что-то его торкнуло и он принял решение о покупке в один день.
Надо, конечно, знать самого Патриса Корона, этого веселого, порой эксцентричного европейца, знающего 9 языков, удивительно доброго, даже наивного, беззаветно влюбленного в жизнь человека.
Каждое лето в Бзи приезжают бойскауты и просто друзья из Бельгии и Франции и безвозмездно помогают Патрису обустраивать замок ради будущего культурного центра, который планируется здесь устроить. Днем добровольцы работают, а по вечерам пьют пиво, поют песни у костра и даже проводят свои церемонии посвящения в бойскауты в подземельях замка. Во время этих ритуалов, копирующих рыцарские традиции Европы, они зажигают факела, выкладывают из свечей огненные кресты на полу, выносят знамена с лилиями и произносят торжественные речи. Был и я среди них, хоть давно уже и не бойскаут. Так во время одной из трудовых вахт, участвуя в подобной церемонии, полюбил я подземелье замка Бзи. Кстати, ЗАТВОРНИК по-французски звучит как ERMITE, а ЗАТВОР – ERMITAGE. После того как я осуществил свою идею, Патрис сказал, что я превратил Бзи в Эрмитаж. Вот как.