Тренинг в какой-то мере – обучающее мероприятие. Чему же обучает театральный тренинг, в пространстве которого участники играют? Интервью Петра Немого о театральном тренинге
Интервью с ведущим театрального тренинга: вашему вниманию Петр Немой
Мы постоянно исследуем новые предложения, связанные с уже обычным словом «тренинг». Но тут мы нашли нечто совершенно новое и необычное. Новый театр, необычный тренинг, который направлен на то, чтобы из обычного человека сделать человека играющего. Помните — HOMO LUDENS? Только отношение к жизни, как к театру, в котором постоянно что-то творится и происходит, наполняет сердце человека трепетом творчества и причастности к великой игре жизни. В круге жизни? Какой же это круг? Это сцена, и все мы на ней играем массу ролей, расщепляя свое сознание на ряд привычных и не вполне привычных ролей. Какие-то осваиваем с интересом, от других — бежим, как от огня. Все вокруг нас — это театр, все — актеры. Но многие так и продолжают играть в самую распространенную игру под названием «Я ни во что не играю». Всех играть не заставишь… Но, все-же, оторви свой зад от стула — и выйди на сцену. Вначале ты будешь играть, может, и неловко, и скорее всего — не самого себя. Но потом — все наладится, только — тренируйся!
“Как известно, во всех драматических построениях самым главным человеком оказывается прохожий, который просто так мимо проходил, и случайно здесь оказался. Почему? Это мистерия. Прохожий послан свыше, он — некий посланник, мистический человек —тот, кто приносит весть!”
По поводу меня. В театральной среде я с 4-х лет, школа клоунады, учился у Полунина, Потом — параллельное кино, исследования, работал у Германа. Когда узнал о Юхананове, поехал к нему, учился. Сейчас работаю в школе драматического искусства А. Васильева в его Лаборатории… Среди моих учителей Лысов, Клим, Аранович… Да, что-то есть. Вы немного похожи на Полунина. Перечисляя кому-нибудь своих учителей, я часто слышу: «О, да да да!» Отвечая вчера на мастер-классе одному начитанному дяде (я таких не люблю) — «Что делать с тенями Васильева, Полунина, Михаила Чехова?», я рассердился. Я отношусь к учителям трепетно — это традиция, это мой род, важно знать и учителей своего учителя. Я стремлюсь максимально их знать. Я их в себе содержу, в стиле поведения, в прическе. Я их цитирую, Полунина — например, прической.
По поводу психологии, я ехал сегодня к вам, читал Шевцова, и задумался о том, что мечта, некое направление, формируется в детстве. Я вспоминал: родители мне не разрешали хорошие, дорогие игрушки брать с собой в детский сад. Но я все равно брал, но старался делать это незаметно. Я выбирал игрушку, ставил ее в укромное место, ложился спать, и боялся, что я забуду ее взять утром. Для того, чтобы вспомнить, я составлял из подручных предметов, кубиков, каких-то деталей от конструктора «записку» — складывал их определенным образом, и думал, что я проснусь, посмотрю на эту геометрическую «записку» и вспомню, какую игрушку я хотел с собой взять.
Предощущение языка, язык формы и предметов, это из археологии моего детства.
Итак, что такое ваш тренинг, мастер-класс?
Тренинг — то, что продается, а мастер-класс — то, что на самом деле происходит. Меня пугает точное слово тренинг: я ничего не хочу тренировать, как это принято, никаких навыков. Я хочу тренировать сознание, как особую мышцу, развивать, разминать, растягивать сознание… Я не даю нечто, представляющее структуру и школу, я не говорю, что надо что-то делать так, так и так, и вот — вы уже гений: идите и плодитесь. Мы занимаемся импровизацией, эвристикой и поэзией. Сам мастер-класс является импровизацией, невыясненной структурой, которая зависит от того, какие люди составляют группу.
Мастер-класс состоит из трех ступеней. Первая — связана с инициализацией универсального потенциала, галопом по европам, чтобы человек обнаружил, как много существует того, о чем он даже не подозревал. Но он еще этим не умеет управлять, возникает потребность управления новыми способностями. Вторая ступень — структура импровизации, шаг за шагом, вот — спонтанное, вот мы его обрабатываем, обозначаем способ движения, формируем закон, и это все связано с речью. На третьей ступени — переходим от речи к движению, пластике. Это не пантомима, и не пластика в каком-то виде, это письмо поведением, «вытанцовывание» в поведении, жизнь в паузе. Если человек после третьей ступени хочет продолжать, он становится участником нашего шизофренического движения.
Почему шизофренического?
В этих техниках, в игре — сознание и внимание расщепляется, одной частью ты формируешь действие, другой — ты наблюдаешь за собой. Зритель, а в моем случае — участник, в значительной мере формирует действо, его взгляд и точки зрения определяют то, что происходит — это положение из квантовой механики. Какие люди к вам приходят? В театральной практике и на своих тренингах я с большим удовольствием встречаюсь с непрофессиональными актерами, обычными людьми. Попадаются среди участников и так называемые «критики», они приходят, настроившись агрессивно к тому, что собираются увидеть.
Они и увидят агрессию, которая к ним же и вернется, они сами ударят себя по носу. Есть участники, которые очень много прочитали и сознание их структурировано, и на перерыве они начинают меня дифференцировать: вот это — из Кастанеды, вот это — еще откуда-то. Зачем это нужно? Это автоматизм. Да, и я для него как шкаф, и он перемещается с этим шкафчиком книг, он уже не может ничего узнать нового — он задержался в стадии верблюда, все его полки уже заняты, ничего нового туда он не сможет поставить.
Он ничего не получит?
Я не гарантирую, что человек, который ко мне пришел на мастер-класс, что-то от меня получит. Более того — то, что получает человек, он получает сам, я лишь развиваю его умение получать, отовсюду, из фильма, из книг, из жизни, из пьесы. Я развиваю слышащее сознание. Форма «мастер-класс», «тренинг» — не точна, это скорее лаборатория. Мы формируем театр «ТРАМ» — театр рабочей молодежи. Точнее театр работающей и зарабатывающей молодежи. Ко мне приходят и профессиональные актеры, актрисы, и порой они после нескольких реплик вдруг осознают, в какой жопе они находятся.
Современная актерская школа так устроена, что там, где у актера формируется новое собственное чувство или видение чего-то, они тут же встречаются с названием этого — и те структуры, которые способны к живому размышлению, скрипят и тужатся, все забито терминами, категориями, нету места для того чтобы свободно вдохнуть. Остается только художественно попердывать, что мы и наблюдаем в российских сериалах и «блокбастерах». Тоже ситуация шкафа. Да, похоже. Через некоторое время у них начинается темная депрессия, и на третий день они выныривают в неожиданных для себя местах.
ТРАМ — это отдельный проект, почему так много проектов?
На территории социальной именно такой вопрос и возникает: «Что-то очень много проектов». На территории человека, сознания — мне ничто не мешает думать о сыне, о картине, которую я вчера видел, о том, что я собираюсь сделать, о книгах, которые я читаю одновременно, и одно питает другое, позволяя развиваться. Проект — проекция, продолжающееся исследование.
Кто приходит работать в ТРАМ?
Работают они на работе, а у меня они живут в приключении, в ТРАМ раньше приезжали на трамвае, а теперь приезжают на джипах, стоя в пробках — директора, бренд-менеджеры, программисты, есть даже пластический хирург и ведущий с ОРТ. Работают они в офисе, и желают оказаться в приключении. Они отчитываются, что после приключения у них «так попёрла работа»! Получается, что все эти люди очень разные, и мы занимаемся развитием универсальных потенциалов личности, учимся понимать что такое спонтанное, что такое эвристичное.
Что такое «эвристичное»?
Открывающая речь, от слова «эврика!» — открытие. Этот способ взаимодействия с предметом, со словом или явлением, открывающий его, и подчас — с неожиданной стороны. Позволяет двигаться к источнику. Нужно перенести внимание к предмету из сознания в чувства. В чувстве рождаются, приходят образы. Я внимательно к ним прислушиваюсь. Например, слово — «дверь», я обнаруживаю, что в этом слове есть части — «д» и «верь!», некое «до» — «верие», то, что «до» «веры». Если я куда-то вхожу, ну, в метафизическом смысле, я там во что-то поверю. Если я осознаю дверь по-новому, то я как актер начинаю совершенно по-новому воспринимать эту ситуацию. Вера. Мы на опасной территории, вера всегда наделена неким смыслом.
Даже если я во что-то не верю, я должен верить в то, что это существует, это абсолютное понятие… Есть понятие «рейтинг». В эвристическом сознании я переживаю его как живого зверька, он кормится, растет, движется, он — рейтинг. Если я с ним начинаю взаимодействовать, как с живым существом, я обнаруживаю новые, неожиданные для себя свойства рейтинга. Они реальны, и мне легче видеть специфику действия рейтинга, если я осознаю, с каким существом имею дело.
Где истоки вашего подхода, только в театральной школе, или есть еще что-то?
В основе мироустройства и мышления есть три составляющие — танец, музыка, стих. Как я слышу себя, как наблюдаю свой танец: человек вытанцовывает свое поведение, в любой коммуникации, движется. Три части сосуществуют. В русской культуре существовали офени — люди, которые занимались торговлей, коробейничеством, скоморошеством. Они ходили из деревни в деревню.
Поскольку они имели дело с товарами и деньгами, то постоянно должны были быть бдительными и иметь особый язык. Они умели максимально быстро принимать решения, тонко чувствовать психологию человека, сливаться с толпой, если необходимо. Развести клиента, чтобы клиент не понял, о чем идет речь, и заплатил столько, сколько нужно. Ботать по фене — говорить на тайном языке, это отсюда пошло. И все это очень поверхностные вещи. В глубине — языческая культура, три престола, которые могут быть сравнимы с чакрами, это очень сложно и невероятно интересно.
Я обнаружил в сознании офеней три составляющие – стих, разум и мышление. Стих — высшая форма сознания. Мышление действует по образцам поведения, созданным разумом. Разум действует по образам, созидаемым в стихиальном сознании. Получается, что в таких глубоких культурных слоях вы обнаружили технологии, которые могут работать сейчас. У меня было несколько мастер-классов по креативу, я очень много занимался пиар-кампаниями, клубной культурой. Люди из этой среды используют огромное количество терминов из чужого языка: опенэйр, креатив, ивенты, куча всего. Речь идет о компаниях, которые внутри фирмы переписываются на английском и хотят произвести креатив на нашей «почве». Я говорил им, что невозможно мыслить, развиваться, пользуясь чужим языком. Опенэйр — пикник на открытом воздухе, и да- же слово пикник придется заменить. Это слово, — «опенэйр» — которое не открывает, а закрывает и запутывает. Есть ведь и наша культура, которая может быть применена для такой задачи.
Получается, что вы сторонник национального языка?
Это залог эффективности, и это не м оя находка. Эвристика — это и есть основа креатива, творящая, созидающая, и пользоваться этим подходом успешно удается только в рамках родного языка. Что такое успех? Мой друг, владелец 3-х ресторанов, максимум, недели две в году проводит в Москве, остальное время живет в Индии — это для него успех. Другой мой знакомый запал на суфизм и стал искать себе учителя. Приехал к нему суфий с арбузом и сказал, что ты должен стать богатым, жениться и родить ребенка, а потом займемся суфизмом. Сейчас у него свой бизнес, он продает в бутиках известные парфюмерные марки, и получается, он одухотворен, и у него есть цель, добившись которой он опять сможет встретиться со своим учителем и «продолжить». И это его успех! Каждый из вас уникален — это первое, что я говорю пришедшим ко мне на тренинг. И стараюсь не давать, не навязывать никаких сценариев успеха, а выяснить, что же человеку нужно. И чего же им нужно? Они хотят попасть в приключение театра. Может, когда-то в юности, они мечтали стать актерами и актрисами. Сложилось иначе, интерес остался — к поэзии, к игре, и на работе, в жизни этот интерес никак реализовать не удается. Я даю им эту возможность — выйти на сцену и сыграть, возможно, свою главную роль.
А если ничего не нужно?
Это серьезный вопрос. Пришла ко мне девушка, которая потеряла все жизненные ориентиры, запуталась. Я не обсуждал с ней, что ей нужно обязательно распутаться и найти ориентиры, я ей сказал — просто будь. Интересно с нами — оставайся, не интересно — уходи. Она спокойно ищет свои ориентиры, или не ищет, и я не знаю, что я ей мог бы назначить — это ведь будет уже мой интерес. Допустимы лишь очень общие рекомендации, вроде тех, что суфийский учитель говорил, и то — это ответственность, моя, а не того, кто пришел. Сейчас в основном витают идеи порядка, и все чаще говорят о том, что человек должен быть собранным, ответственным. Так и хочется послать того, кто мне такое скажет русским витальным языком.
Я не хочу никого собирать. Если люди прошли мастер-класс и задали вопрос — что же делать дальше — я могу предложить работать над спектаклем, выступать, встречаться, если интересно. Но что-то указывать, образовать идею одну для всех — это секта, и мне это на хер не надо. В секте выставляется что-то, к чему все члены секты должны двигаться — стать, например, «кристал клир». И появляются условия, что так надо, а так — не надо. И обязательно существует одна книга, в которой все написано. Не-секта — это возможность исследования, выбора, и заранее никто не знает, как двигаться правильно. Это индуктивная игра, в которой правила складываются по ходу действия. Так устроен мой мастер-класс. Я не знаю, как правильно и как неправильно, и не хочу, чтобы приходящие ко мне люди это знали.
Вот, собралась такая кампания людей. Я, как собака-балабака, что вижу, то и пою. Так собравшись, они друг другу зачем-то нужны. Я не знаю зачем. Я говорю им: «Если вы думаете, что я веду, вы ошибаетесь. Вы сами друг другом занимаетесь, я лишь выделяю моменты, обращаю на них ваше внимание».
Проводите ли вы кастинг, отбор участников на тренинг?
Если человек пришел, то Кто-то (указывает пальцем вверх, прим. ред.) уже провел этот кастинг и привел ко мне этого человека, и моя задача — не потерять его. Что сообщает вам, что участник тренинга «хорошо идет», движется? Вы довольно точно пользуетесь языком. Вот чувствую я, что у него все «хорошо идет»! Это всегда можно почувствовать — рождается или не рождается что-то, например — роль. Нельзя быть немножко беременным, ясно ведь, либо беременный, либо — нет! Режиссер участвует в зачатии спектакля, и если оплодотворенные актеры забеременеют, то дальше сами развивают спектакль. И моя задача на тренинге сродни режиссерской. Простые превращения происходят, человек сам их замечает, и окружающие — тоже.
Есть люди очень сосредоточенные на чем-то, например, играющие в красоту: они стараются вести себя определенным образом – формировать свой «красивый» образ. Есть моменты в жизни человека, когда он не формирует себя, не старается как-то определенно себя вести. Например — проснулся человек, и сидит себе, задумался. В этот момент у него будет невероятно красивое лицо. Но это для него не то лицо, которое он считает для себя красивым, и он специально напрягается, сосредотачивается, чтобы обеспечивать свою «правильную» красоту. Я пытаюсь найти такие состояния человека, в которых проявляется его естественная красота. Если человек решится на свою природу, на эту свою красоту, то красота усиливается.
Что такое старый и новый театр?
Для меня нет никакого различия между театром, клубной культурой, эстрадой, рекламой. Одна и та же корневая система, состоящая из играющего и смотрящего. Я не делю театр на старый и новый. Я представил себе, что старый театр, это когда написана программа-пьеса, потом — подключена к современности, режиссер ее ставит. Репетиции. Потом публика приходит и смотрит. Зритель, хоть вы и сказали, что по квантовым соображениям он «творит», но это происходит у него в голове. Все высказанные после спектакля соображения — это не здесь и не сейчас. Новый театр, когда зритель выражает свои чувства словом и телом, участвует в представлении, и это похоже на то, что происходит у вас на тренинге. Я подойду с другой стороны. Есть такое постмодернистское выражение, что неизвестно, человек читает книгу или книга читает человека.
Мистерия — это очень распространенная вещь. Вот я выпил кружку пива, и через момент начинается пивная мистерия. У нас сейчас происходит редакционная мистерия, потому, что разговор происходит в редакции.
Да, редакционно-чайная.
Когда я смотрю фильм, читаю книгу, я некоторое время нахожусь в состоянии мистерии — все, что я воспринимаю, я как бы формирую через книгу, которая актуализирует определенные, уже существующие структуры внимания. Театр, как живое существо, очень древнее, проходит во мне приключение современного времени. Театр развивается в технологиях — то в форме меняясь, то в содержании, то становится концептуальным, то мистериальным.
Есть такое понятие «психологический театр». Что это за театр такой?
Я рассказываю про игровой театр. Спаситель русского театра Петр Немой, ха-ха. Есть театр Но. Есть театр И, есть театр Ааа… Это момент возникновения действия. Пример театра Но: «Я шел к тебе, хотел тебя увидеть, Но…» О психологическом театре. Станиславский был живой человек, которого сделали живее всех живых. Сталин вкачал ему в кровь цемент, и он стал памятником. Появился термин: психологический театр. Русский психологический театр — это миф, который настоятельно удерживается, но он призрачен, еще Станиславский сам писал: «Система не верна, требуются дополнительные исследования». Время Станиславского было связано с сильной воспитанностью, зашнурованностью духа, в смысле этики, эстетики. Рамки и были культурой. Теперь, если я беру пьесу, в которой происходят психологические страсти, например, Шекспира, я пробую работать с ней этюдным методом, пропускаю через себя, и чувствую. Если я являюсь личностью — мне есть, что услышать. Если я мелок, то мне не через что пропускать, я ничего не чувствую и не понимаю: на сцене тогда происходит что-то мелкое и незначительное. Мой коллега В. Троицкий как-то сказал, что в настоящее время надо выращивать в себе Титана, то есть, становиться личностью.
Раньше выдавливали раба…
Рудольф Штайнер писал о смене парадигм, исторически первой была парадигма власти, потом — обмена, и в настоящее время мы постепенно переходим к парадигме дара. Жить в переходе непросто. Раба выдавили, стали лузерами. Теперь надо по каплям закачивать титан и становиться титанами. Как выглядит эта титаническая личность. Раньше закачивали сталь, и закаляли, что теперь? Как сказал поэт Дзига Вертов, «мы временно как объект съемки за неумение управлять своими чувствами исключаем человека, нам интересен гул машин, а не человеческие танцульки»… В русском характере — не проявлять свои чувства — «А кому это интересно?» Вот немец решил, что все вокруг неправильно, и задается вопросом — «Я начал чувствовать это и это, и почему так?» Он есть личность по отношению к миру. «А я лучше водочки выпью» — это по-русски. Высказывание, принятие образа того, кто может выносить суждение — вот, по-моему, путь к становлению личности.
Вы человек высказывающийся?
Как видно по предыдущему разговору, да.
А почему Немой? Я перестаю вас беречь.
Не надо меня беречь. Как сказали известные аналитики: «Нас е**т, а мы крепчаем». Это псевдоним. Не-мой, не свой, ничей. Это имя родилось из проекта. Я занимался индийским театром и обнаружил, что главное в индийском театре — это мудры, жесты рук. Мудрость. Да, это ведь корневой язык. Очень много интересного. Потом в какой-то момент я общался с глухонемыми. Выступления были в ДК глухонемых. Меня очень волнует этот язык. Есть два вида языка — Жесто — как эсперанто, международный жестовый язык. И есть дактильная — калькирующая азбука, повторяющая буквы. Жестовая речь — древняя, она движется как иероглиф, через понятия и идеи. Мудры и жестовая речь очень понятны. Я делал проект, совмещающий жесты глухонемых и индийский танец. Просил танцовщиц изучать жестовый язык немых, и произнести, скажем, монолог Гамлета. Там и возник капитан Немо, Немой, не твой и ничей. Все по жизни просто, есть я, есть Бог и есть путь, по которому я иду.
Текст – Евгений Власов, фото предоставлены Петром Немым