Статья была в исходном виде адресована тем, кто интересуется, каким образом происходит распад элит. Нам же интересно как сохраняется и как распадается жизнеспособность социальной группы, на примере грызунов. Читается, как сказка
Биология, Социология, психология – эти три дисциплины при их пересечении могли бы дать объяснения и прогностические мощности инженерам нового общества. При психологической войне для разложения социальных связей условного противника могут быть использованы знания биологии, социологии. Любители теории заговоров найдут в тексте свой интерес. А что, все происходит не так?
Давным-давно моряки применяли необычный способ выведения крыс с корабля. Никаких ядов и ловушек, все значительно проще и зрелищнее. В большой чан, из которого крысе не выбраться, кидали 10-15 пойманных на корабле животных. Через неделю в емкости оставалось только две крысы, так как питаться им было нечем. На «последний бой» собиралась смотреть вся команда, матросы заключали пари. Победителя выпускали, и он или она уже не ели ничего, кроме крыс. В ближайшем порту вся крысиная популяция корабля, как сумасшедшие, бежали на берег, – по канатам, по трапу, кто как. Корабль без крыс плавал до тех пор, пока крысоед, который к тому времени становился почти ручной, не заводил себе пару с разрешения или по недосмотру хозяев.
Крысы социальные животные: они вместе охотятся, помогают друг другу, защищают, если есть возможность, забирают с собой раненых в безопасное место. Они быстро обмениваются информацией, предупреждают сородичей об опасности, передают навыки безопасного поведения. В крысиных правилах нет индивидуальной выгоды: они как бы ощущают себя единым организмом и ведут себя как единый организм. Защитный механизм «бытия вместе» имеет биологическую природу и очень похож на человеческие моральные и нравственные нормы.
Один из самых эффективных способов уничтожения крыс основан на разрушении биологической защиты. Что нужно сделать, чтобы ее сломать? Для этого создают условия, когда выживание приобретает решающее значение. Главное, заставить сделать действие, до этого находящееся под абсолютным табу.
Представьте, что экспериментатор изощрен и умен, и начитан более, чем моряк парусника.
Он берет крупную и сильную крысу, долго морит ее голодом, а потом бросает к ней в клетку только что убитую крысу. После некоторых раздумий голодный пожирает своего мертвого собрата: «Это не собрат, это уже пища. Ему все равно, а мне выжить нужно. Значит, можно съесть».
Во второй этап «планка безнравственности» ставится выше. В клетку бросают полуживую крысу. Новая пища «почти мертвая», но все же еще жива. Рациональное решение: «Он все равно умрет, а мне нужно жить». И крыса опять ест себе подобного, еще живого.
Третий раз в клетку помещают вполне живую и здоровую особь, но – более слабого крысенка. У сильной крысы снова включается алгоритм – «Есть все равно нечего, «думает» она. Что толку, если мы оба погибнем? Пусть выживет сильнейший». Жертва съедается живьем.
У крысы при такой тренировке на принятие решения с каждым разом уходит все меньше времени. Через некоторое время крыса перестает тратить время на «подумать». Она относится к своим сородичам как к пище. Едва ей подбрасывают в клетку новую крысу, она тут же накидывалась на нее и пожирала. С момента, когда она вообще «не думала», жрать или не жрать, биологическая инстинктивная защита была сломлена.
Если после такого обучения ее выпускали «в общество», откуда в свое время взяли, это уже было совсем другое по поведению животное. В своих поступках оно руководствовалась только «логикой эгоизма». Но окружающие сородичи «не знали» этого и не могли «понять». Они принимали ее за свою и полностью «доверяли» измененному собрату.
Зачем искать пищу, если она кругом, и свежая. Единственно, что самый оптимальный вариант — не открыто нападать и пожирать, а делать это втайне от крысиного социума: крыса заманивала свою жертву в укромное место и там пожирала.
Когда у крысиной стаи нарастает тревога за то, что все идет не так, крысы уходят из этого места. Животные словно боятся отравиться флюидами трансформированной крысы. Они боятся стать такими же, инстинктивно чувствуя если их рефлекс будет заменен на новые установки, возникнет сообщество без тормозов. Разрушенный инстинкт сохранения – не ешь своего – погубит всех в клане.
Почему крысиное сообщество сбегало с корабля, почему не могло уничтожить «короля крысоеда»? Вероятно, коллективный разум, который в данном случае инстинктивен, просчитывал, что в ликвидации примут участие самые сильные особи, элита. Кто знает, что с ними станет, после того как они вопьются зубами в живую плоть измененного собрата. Не изменятся ли они сами?
Крысы не хотят жить в сообществе, построенном на постоянной войне друг с другом, раздирающей единое на части. Крысы в этом умнее людей, их правила жизни совершеннее гражданского рыночного общества. Они уходят в другое место от крысоеда, куда подальше.
Если подумать о том, что было бы, если бы не ушли? Для того, чтобы сохранить стаю, крысиная элита должна была бы «сговориться» и съесть, убить крысоеда-короля. При этом табу так же нарушается, инстинкт переламывается. Крысоедов становится больше, для сохранения вида они обосабливаются от массы и ограничивают свои аппетиты возможностями размножения и количеством местной пищи для жертв. Что-то напоминает, не так ли? В природе такого не случается, крысы уходят после «эксперимента».
Проецируя социум крысиный на общество рынка и потребления, мы получаем плачевный прогноз.
Крыс спасает от фатальной трансформации отсутствие свободы, мощного интеллекта, рациональной логики, наличия выбора, каковые есть у человека. Они ведомы инстинктами, определяющими главной ценностью сообщества не пищу и даже не жизнь одной крысы, а сохранение стаи, вида через сохранение табу: не жрать своих. Это табу как фундамент, на котором построена любая социальная конструкция, не только крысиная.
У человеческого индивидуума нет такого инстинкта, но есть воспитание. В его основе нравственные правила, заповеди, суть их состоит в том, что раненых нужно забирать с собой и выхаживать, что есть друг друга нельзя. Если убрать эти запреты, вся конструкция общества быстро превращается в скопление особей, которые начинают перетирать себя до состояния порошка. Перетереть в пудру, – это значит отрезать от корней, лишить традиций, уклада и главное, свести на нет моральные устои. Общество на последней стадии измельчения превращается в совокупность ничем не связанных индивидов. Это эффект атомизации, продукт его – атомизованные субъекты, строительный материал для нового мирового порядка.
Потребительское общество как бы декларирует: своих в природе нет. Все чужие, все есть потенциальная пища. Самая легкая пища те, кто находится рядом и считает себя близким.
Есть законы, ограничивающие способы поедания ближних. Если система, охраняющая соблюдение законов, да еще действующая превентивно, работает, то она действует как противовес и сдерживающий фактор. А что происходит когда система ломается? Попиливая бюджет, увольняя слабого сотрудника, вынимая деньги у пьяницы из кармана, «социально-близкие» нарушают табу, которое делает социум цельным. Он дробится на группы, в которых чувство свой-чужой основано разве что на потреблении бренда, слабого внешнего признака, не работающего на сохранение цельности.
Традиционные общества и принадлежащие им группы более сильные, хоть и менее эффективные в плане экономических возможностей, в плане развития. И будучи помещенными в общую матрицу рынка, воспитанные в традиционном укладе еще быстрее «слетают с катушек».
Вы можете возразить, что крысиные проекции на социум – это неправомерно и совсем не научно. Но почему так часто для того, чтобы узнать об устройстве и работе мозга, используют именно крыс?