Страх – это когда страшно. Лицо бледнеет, руки дрожат… Весело – это когда смешно, здорово. Лицо краснеет, глаза блестят… И то и другое эмоции. Интервью с кандидатом психологических наук Алексеем Филатовым
Интервью с Алексеем Филатовым, подполковником запаса, членом Совета Ассоциации ветеранов спецподразделения антитеррора «Альфа», кандидатом психологических наук.
Страх – это когда страшно. Лицо бледнеет, руки дрожат… Весело – это когда смешно, здорово. Лицо краснеет, глаза блестят… И то и другое эмоции. Не плохие и не хорошие – просто эмоции. Иногда бывает страшно, иногда весело. Мы – в океане на лодке без паруса, волны эмоций владеют нами. А что если поставить парус и поплыть туда, куда собственно нам и надо всегда – к победе? Кажется, придется парус делать из страха, а весла из радости. Наверное, поэтому подполковник запаса Алексей Филатов никогда не улыбается. И всегда побеждает.
Как вы попали в «Альфу»? Почему выбрали эту специальность?
Я родился в семье военного, прожил всё свое детство и юность в военном городке и, наверное, это прежде всего предопределило мой выбор. А в Альфу я пришел в 92 году, в двадцать семь лет. Первое профессиональное образование я получил в Высшем военном командном училище связи имени М.И. Калинина, закончил его с красным дипломом и попал служить по специальности, как сейчас принято говорить, на «паркетную службу». На самом деле это была эксплуатация вычислительного центра, который обеспечивал пуск ракет стратегического назначения и оповещение о ядерной угрозе от других государств. Небольшая военная тайна…
А как же все-таки произошёл переход в «Альфу»?
Распределение из училища не очень зависит от офицера. Но в процессе службы, а она продолжалась шесть лет, я понял, что меня интересует какая-то экстремальная, настоящая военная служба, такая, о которой пацаны мечтают, по фильмам, по всяким историям патриотическим. Хотелось заниматься настоящим мужским делом. В близких кругах узнал я, что существует спецподразделение КГБ, которое занимается борьбой с терроризмом, и для себя принял решение, что мне надо служить именно там. Это было связано и с объективными вещами – я с детства занимался спортом, был уже мастером спорта по военно-прикладному многоборью, куда входила стрельба, бег, плавание, гимнастика.
Существует такое мнение, что в экстремальные профессии идут люди, пережившие некую психологическую травму. Возможно, в детстве. Так ли это?
На протяжении своей службы я много раз задавался вопросом, что же всё-таки заставляет молодых ребят, часто имеющих семьи, детей, выбирать такую профессию, которая не просто связана с постоянным риском для жизни… На мой взгляд, вряд ли стимулом пойти на такую службу и быть готовым рисковать своей жизнью могла быть какая-то детская психическая травма. Я стал военным потому, что я вырос в военной среде. Я даже не помню какого-то целенаправленного влияния родителей, сам принял решение. Думаю, что огромным стимулом для молодых ребят, которые приходят в наше подразделение, является, во-первых, романтика. И плюс здесь, конечно, накладывается некая генетическая специфика личности. Если взять детство, то уже тогда видно, что есть послушные мальчики, которые ходят в детский сад за ручку, а есть и этакие «сорви-головы», которые не слушаются взрослых. И, видимо, это связано не столько с социальной средой, с родителями, но именно вот с этой генетической предрасположенностью. Есть некая склонность к риску и удовольствие оттого, что в какие-то моменты выделяется адреналин в кровь. Удовольствие от выполненной операции, когда в итоге были спасены люди. Это очень острые эмоциональные переживания… К нам приходят, в основном, люди, способные получать удовольствие от самопожертвования. Но не факт, конечно же, что все они после тщательного отбора остаются служить. Очень серьезные требования, кроме физических, предъявляются к кандидатам на службу в данном подразделении.
Это психологические требования?
Именно эмоционально-психические свойства каждого ставятся во главу угла. Каким образом человек реагирует на экстремальную ситуацию, каким образом он воспринимает страх и как под его воздействием он способен выполнять какую-нибудь задачу. Как он взаимодействует со своими друзьями, насколько уживчив в коллективе. Сила нашего подразделения не только и не столько в индивидуальной, огневой, физической подготовке сотрудника, сколько именно в слаженной командной работе. Бывает, что человек очень мужественный, готовый к самопожертвованию, но плохо находит общий язык с товарищами, не реагирует на какие-то пожелания руководства, своих друзей. Это может привести к тому, что в какой-то критический момент он не сможет правильно отреагировать на ситуацию, и будут жертвы не только среди сотрудников спецназа, но и, скажем, среди заложников. Такие люди на каком-то этапе отсекаются. Это очень редкие случаи.
Это воспринимается как поражение, проигрыш?
Наверное, это каждым воспринимается по-разному. Мое личное мнение: нельзя упрекать человека, мужчину в недостаточной смелости, мужественности. Каждый человек хорош по-своему. Надо просто понимать, что каждый человек наделен какими-то характеристиками собственными и зависит от этих характеристик. Это индивидуальное свойство организма – реагировать, действовать в таких экстремальных ситуациях.
Необходимость работать в команде и есть та причина, которая развивает мышление, делает его более аналитичным, гибким, позволяющим простраивать сложные взаимодействия и видеть ситуацию в целом?
Я не думаю, что именно командность позволяет развиваться такому сознанию. Здесь есть некие противоречия, достаточно интересные. Что такое страх и реакция человека на страх? Часто человек не боится не потому, что ему не страшно, а потому, что он не понимает, что это опасно. Но в нашем случае ситуация обратная. Например, каждый год мы пять-шесть человек направляем на получение высшего образования. В этом году нам пришла разнарядка из Академии ФСБ на пять человек. И мы столкнулись с тем, что у нас без первого высшего образования только один человек. Все остальные сотрудники – с высшим образованием. Сами понимаете, оно накладывает отпечаток на самого человека, на его интеллект. И это уже не машина, которая не понимает, что её могут сломать, убить. С другой стороны, говоря о командной работе, мы не можем набирать людей не думающих, не просчитывающих ситуацию молниеносно. Мы отрабатываем какие-то эпизоды освобождения заложников. В пассажирском судне, в вагоне поезда, здании, автобусе. Но это не значит, что ситуаций четыре, пять, шесть, десять. На самом деле ни одна операция не похожа на другую.
А ведь сама операция состоит из множества ситуаций. Ты в составе команды должен органично изменять направление, тактику и стратегию. Ты зашел в дверь – можешь встретиться там лицом к лицу с террористом, который бросает в тебя гранату, или после этой двери какой-то подземный ход идёт… Нельзя действовать как в тетрисе, например, подставляешь фигурки и все. Вот однажды, в самом начале нынешнего периода борьбы с терроризмом, я был свидетелем одной операции… Раздается команда на штурм, группа начинает проход, но после подрыва входной двери её створками сильно ранит впереди идущего сотрудника. Так вот, меня поразило, что вместо решительного продолжения штурма все остальные сотрудники стали этого раненого товарища своего вытаскивать в безопасное место. В результате вместе с террористами там погибло и несколько заложников. Команда не была готова к ситуации, что кого-то из них могут ранить, что помочь товарищу может кто-то один. Они стали делать то, что сделали бы обыкновенные люди в такой момент. Итог плачевный.
А как вы воспринимаете страх во время задания? Это же деструктивное начало, повод для паники, он не позволяет сосредоточиться.
Я с вами не согласен. Страх – это эмоция. Я бы назвал это каким-то особым волнением. Возвращаясь к своему спортивному прошлому, вспоминаю, что волнение настоящему спортсмену не только не мешает, оно помогает мобилизоваться. Но нужно чётко видеть грань, за которую нельзя переходить. С одной стороны, жуткий страх приводит к тому, что даже в армии из роты, которая лежит в обороне, всего 35% стреляют в сторону противника, единицы стреляют прицельно, а остальные просто лежат и не стреляют. Это воздействие страха на людей. А порог срабатывания этого страха у всех свой. Почему мы говорим о специальном отборе сотрудников подразделения? Само собой, берут людей с очень высоким порогом страха. Главное – не допустить дестабилизации, когда у человека отнимаются ноги, он не то что двигаться не способен, он не способен разговаривать, белеет лицо, хлопающий взгляд, непонимающий. Мы же сейчас говорим о сотрудниках спецподразделения, о людях, у которых есть чёткое понимание, что, выполняя эту работу, можно быть убитым. Конечно же, в первый момент, когда идет команда «штурм» и ты лицом к лицу встречаешься с огневым сопротивлением противника, по кладке здания, в 10 сантиметрах от тебя проходит очередь из пулемета, конечно, на какой-то короткий срок, ты окажешься скованным какими-то жесткими эмоциями. Но как раз суть и заключается в том, что люди, выбирающие эту профессию, должны с этим всплеском эмоций справиться как можно быстрее. За малые доли секунды.
А в чем заключается внутренняя работа со страхом? Существует какая-то методика? Как это взять и превратить страх в некий организующий элемент?
Прежде всего мы говорим о генетических возможностях человека. О тех возможностях, которые мать-природа дала вот именно этому конкретному офицеру. И следующий этап это, конечно, кропотливая учебная работа уже в подразделении. Количество повторений заставляет всё легче и легче справляться с таким волнением. Существуют методики физически-командных упражнений, после которых люди перестают боятся выстрела, взрыва или пролетевшей рядом пули. Это воспитание обыкновенных навыков. Вот ситуация из жизни: однажды на огневом рубеже во время стрельб оказались трое-четверо гражданских лиц. И вдруг, где-то в ста метрах взрывается снаряд. Реакция гражданских – они резко вздрагивают, оборачиваются, приседают, охают, делают круглые глаза. И ни один из военных даже не повернул головы в сторону взрыва. У человека, подготовленного к этому, возникает цепочка психологическая: взрыв произошёл, если тебя не ранило и не убило, значит уже ничего не будет. Звук доносится намного медленнее, чем, скажем, летит пуля. Если ты услышал звук, значит уже бояться нечего.
Когда вы отправляетесь на задание, вас психологически готовят к нему? Существуют какие-то специальные методики, тренинги?
Есть наработанные личным опытом, в частности, в нашем подразделении, психологические игры, которые проводятся в составе микрогрупп, троек или пятёрок, работающих по какому-то направлению. Цель в том, что когда возникнет экстремальная ситуация, ни у одного из офицеров из этой тройки не подогнутся ноги, и он не потеряет сознание от страха. Очень сильным стимулом является уверенность в своем товарище. На отработке каких-то учебных элементов чётко понимаешь, что если что-то произойдёт, твой товарищ поможет, прикроет тебе спину, вытащит тебя с поля боя раненого, окажет первую помощь. Я вспоминаю одну из операций… Мы выходили на исходный рубеж, и я в какой-то момент понял, что мы немного неправильно выдвигаемся, что мы идём не совсем в том направлении, которое было обозначено исходной задачей. И вот, с одной стороны, я это понимаю, а с другой стороны… Я чётко для себя просчитал, что есть командир, он принял такое решение, даже если он, по-моему, неправ, я не хочу задавать вопрос «почему». Я потом пытался анализировать и понял, что стимулом для того, чтобы не трусить, являются мои товарищи. Или еще одна ситуация. Мы совершали марш-бросок с полной выкладкой в горах, на большой высоте, при нехватке кислорода. Там и налегке-то идти тяжело, а тут за спиной 30 кг. Потом один из сотрудников сказал: «Я много раз хотел остановиться: всё, больше не могу. Но я смотрел на тебя, Алексей, и понимал, что тебе ещё тяжелей, чем мне. И мне было просто стыдно остановиться». Нас тогда готовили к серьезному мероприятию. Он, конечно, не хотел остаться за бортом. Это для сотрудника специального подразделения просто беда.
Был еще один случай в первые годы моей службы. Так получилось, что мы вылетали на боевое задание, а самолет оказался недостаточно вместительным. Пилот сказал, что возьмет 32 человека с боекомплектом, троим придётся остаться: не взлетим, и всё. Наш командир не стал решать сам, кто из сотрудников не полетит. Он отвёл в сторону около десяти молодых сотрудников, которые меньше трех лет служили, и сказал: «Ребята, я не хочу вмешиваться, сами решите между собой, кто останется». Не было ни одного, кто бы сказал: «У меня жена рожает», или ещё что-то. Все сказали, что хотят лететь. Решили короткую спичку вытянуть. Я никогда не забуду, как один из сотрудников, когда ему выпала короткая спичка, заплакал. Вот просто заплакал. Из-за того, что он не будет участвовать в задании, к которому готовился полтора года.
Ваша профессия связана с очень высоким стрессовым порогом. Как это влияет на адаптацию к обыденной жизни?
Это один из самых сложных вопросов, которым я сейчас, выйдя в запас, занимаюсь. У нас каждый сотрудник в возрасте где-то около 33-35 лет для себя должен сделать выбор: или остаться с перспективой занять руководящий пост в подразделении, или переходить на гражданские профессии. Большей части наших сотрудников приходится выбирать гражданский образ жизни. Это связано с тем, что к 35 годам происходит достаточно серьезный физический и психологический износ организма. Человек психологически, эмоционально уже не готов выполнять эту работу. Организм устал. Найти себя в гражданской жизни – очень тяжёлая задача. Служа в нашем подразделении, офицер живёт в коллективе с очень ясными представлениями: честь, мужество, боевое братство, взаимовыручка. Мне иногда задают вопрос: «А нет ли у вас дедовщины?» Я говорю: «Какая может быть дедовщина, если завтра молодой парень вместе со своим полковником в составе одной группы пойдут выполнять задание?» И в случае чего, этот самый лейтенант будет спасать жизнь своему полковнику. Какая может быть дедовщина? Пуля не выбирает…
Четырнадцать лет назад сотрудники организовали при управлении, при группе «Альфа» Ассоциацию ветеранов подразделения «Альфа», основной целью которой была адаптация ветеранов к гражданской жизни. Мы пытаемся и после службы сохранить свой социум, своё братство. Мы продолжаем общаться, оказывать друг другу поддержку. У меня есть идея организовать для ветеранов бизнес-школу на совершенно бесплатных условиях. Дать основные направления в бизнесе, принципы современного управления, менеджмента.
Качества, которые востребованы в армии, в гражданской среде предопределяют социальную успешность. Воля, способность к мобилизации, они оказываются востребованными?
По моим наблюдениям, очень много чиновников достаточно высокого ранга вышло из среды военных. Дисциплинированность, порядок, определенный воинским уставом, помогают и в гражданской жизни. Но в данной ситуации мы сталкиваемся с достаточно серьёзным послесиндромом. Человек, который на протяжении службы постоянно подвергается стрессам, становится зависимым от этого состояния. Если лишиться этого, создается ощущение, что чего-то не хватает, что-то в жизни безвозвратно ушло. Я чувствую, как мне не хватает этого экстрима. Как другим соли, сахара, любви женщины. Анализируя своё поведение за последние три года, я заметил, что стал активнее заниматься экстремальными видами спорта. Например, мотоцикл. Раньше я этого не понимал, даже был против. А сейчас попробовал и понял, что без этого я не могу.
Как складывается судьба бывшего сотрудника на гражданке?
Вариантов несколько. Или человек сам поймет, чего ему не хватает, чем это заменить и как себя реализовать. Или ему подскажет его товарищ, что мы и стараемся делать. Если же не состоится ни того ни другого, то человек может попасть в довольно тяжелую психологическую ситуацию, из которой не каждый способен выйти. Ему надо помочь. Государство много об этом говорит, но, к сожалению, недостаточно делает. Проблема в том, что эти люди обладают определенными навыками, и если они будут задействованы в каком-то деструктивном русле, то будет большая беда. При этом мы должны чётко понимать, что без этой профессии в современном мире – никуда.
