Психотерапия принимает причудливые формы: в то время как мы все стремимся к повышению активности и к возобновлению жизни, некоторые мудрые люди стремятся к смерти, эксплуатируют философию танатоса, учат людей правильно умирать и тщательно расслабляться
Интервью с Владимиром Баскаковым, автором метода Танатотерапия. Метод телесноориентированной психотерапии исцеляет через покой, расслабление, виртуальную смерть и трансовое состояние, иногда приводящее к переживанию внетелесного опыта, как при клинической смерти 🙂 Редактор Евгений Власов встретился с автором метода «Танатотерапия» Владимиром Баскаковым и побеседовал о жизни и смерти.
Читайте статью Елены Газаровой о танатотерапии>>
Пока я к вам ехал из редакции, по «Нашему Радио» играли песню группы «Небо на земле», песня тяжелороковая, и в ней солист кричит, что «смерти
нееееееееет!», раз тридцать, это основное содержание песни. Наверняка вас привлекают такие феномены в культуре. О смерти пишут, поют и снимают фильмы, делают «новости».
Все не так однозначно. Вот вы сделали уже семь выпусков журнала, и вы впервые публикуете материал, в котором центральное место отводите феномену смерти. Так и в любых других объектах культурного производства, теме смерти уделяется очень мало места.
В материале о Минделле мы писали про работу психолога с находящимися при смерти и даже в состоянии комы — это я оправдываюсь.
Я вот ведь к чему веду… Темы смерти не избежать, и метафорически она пронизывает любой феномен, в природе и в обществе ее никак не меньше, чем жизни. Легко показать на примере дыхания: вдох — это символ жизни, а выдох — это символ смерти. Вдох — это активность, Янский компонент, работают мышцы грудной клетки, а выдох — это расслабление мышц, это пассивное движение. Я могу предложить вам пожить только вдохами. Долго ли сможете?
В культуре реальная смерть вытесняется и презентуется как симулякр, имитация. В современных фильмах, песнях, новостях, в книжках именно такой смерти очень много.
Да, и количество ее увеличивается.
Это в массе своей именно симулякр, не-реальная смерть, имитация. В современном кино вы увидите, как снаряд разрывает тело героя на части, и это — имитация смерти. Еще — в компьютерных играх. Вся эта имитация уже не трогает, не задевает, не принимается всерьез.
В фильме по Акунину, в последних кадрах — оторванная рука героини на переднем плане, меня это шокировало. Все было достаточно достоверно.
Но реальной смерти показывают все же очень мало — это, например, шариатские суды, хроника расстрелов. Действуют моральные нормы и запреты. Реальная смерть вызывает очень сильные переживания и чувства. Мы не готовы к контакту с ней, все равно что горячую сковородку брать голыми руками. А действительность, как монета, и монета не бывает лишь с аверсом, у нее обязательно есть реверс. Механизм компенсации отсутствия контакта человека с реальной смертью выражается в гигантском количестве симулякров-имитаций. Поэтому, задача танатотерапии (Танатос, греч., — бог смерти, терапия – уход, забота и лечение) — наладить контакт человека с реальной смертью.
А почему в новостях так много смерти? Их делают, отбирают и транслируют вроде вполне «живые» люди. Ваше мнение?
Если дед Иван ЖИВЕТ с бабой Феклой уже 80 лет, и за все это время не убил, не изнасиловал ее, не сжег квартиру — то это не новость. Все новости Янские, эксцессные, ненормальные. Давление Янского компонента в информационной среде столь велико, что лет в 35 мы вдруг спохватываемся и говорим себе, что «мы жили и ничего эдакого не совершили», то есть вроде нас как бы не было. Бросаем семьи, «ломаем дрова», чтобы, умирая, «было что вспомнить».
Современная цивилизация запрещает контакт с реальной смертью, но не уменьшает нашего влечения к ее познанию —
взамен культура предлагает избыток симулякров, но ни рукой, ни рассудком мы не можем их «потрогать».
Владимир, вы изучали отношение людей к смерти в историческом и цивилизационном аспекте. Как менялось это отношение с течением веков?
Я не являюсь экспертом в этой области, это материал для гигантской монографии.
В средние века чума выкосила пол-Европы, и тогда смерть перестали изображать с косой, стали вкладывать ей в руку стрелу.
Кстати, почему с косой?
Да, почему? Почему не с автоматом Калашникова? Отчеты о смерти Сократа, академика Павлова, общие знания свидетельствуют, что первым делом чувствительность покидает ноги — «как косой подрезало». А стрела в средневековом изображении — это укус вши, это «бог шельму метит». Изменения в теле после заражения чумой — ужасные. Огромные нарывы лимфоузлов подмышками и в паху заставляют умирающего принимать позу «звезды». Потеря контроля над отдельными частями тела, над естественными процессами в теле — это особый, очень сильный страх.
Еще говорят — «на себе не показывай»…
О, я в это не верю. Я тогда давно уже должен в гробу лежать. Боль адская, нарывы распухают, лопаются. Гной течет, запах ужасный. Тогда еще появилась традиция трубадуров, одно из спасений которых от страха смерти — влюбиться! Влюбленность, как и любовь к Родине, дарует бессмертие! Влюбленные легко идут на эшафот и под танки врага.
Как в эпоху родовой общины относились к смерти? Может, страха смерти и не было?
Хоронили тогда на Руси сидя или в позе эмбриона. Похороны символизировали возвращение в матку, завершение цикла. Гроб на древнем языке славян — «домовина». Страха смерти, вероятно, не существовало. Но особые ритуалы в отношении умерших были всегда.
Почему случилось так, что теперь мы говорим о смертном страхе как о самом сильном?
Почему вы так говорите?
Большинство публикаций о танатотерапии связаны с тем, что страх смерти самый сильный, и что танатотерапевт «лечит» от этого страха. Все другие страхи уйдут сами, как только вы справитесь с главным.
В этом есть что-то правильное, но само утверждение о силе страха сомнительно — как измерить эту силу? Можно, конечно, взять приборы, которые регистрируют физиологические реакции. Но цель у танатотерапевта иная, вовсе не «уничтожение страха смерти».
Почему у повешенных мужчин наступает эрекция? Почему в восточных текстах оргазм — это «маленькая смерть»? Очень сильные чувства и потеря контроля над телом. Вообще, видов смерти всего пять.
Какие? Какие виды смерти бывают?
Первый — это тотальное расслабление. Раскрытие тела — руки, ноги раскинуты, свободны и расслаблены. У младенца, который родился, ножки и ручки тоже раскинуты. У только что умершего открываются глаза, нижняя челюсть «отваливается». Зачем подвязывают челюсть и закрывают глаза? Нас не устраивает смерть, и мы стараемся придать мертвому вид спящего.
Второй вид — это сон, Гипнос и Танатос — близнецы-братья. Состояние сна — время максимального расслаб-ления. Когда мы видим сны — это момент сочетания расслабления тела и активности мозга. Поэтому цель танатотерапии — добиться активного проявления скрытых потоков активности в состоянии полного Иньского расслабления в океане безмолвия, в наиболее безопасной его форме. Все проблемы здоровья проявляются. Мы говорим: «Утро вечера мудренее» — во сне мы находим решения важных для нас вопросов, либо примиряемся с тем, что уже нельзя изменить.
Танатотерапия — это как сон наяву.
Третий вид смерти — это оргазм, мы уже его упоминали.
Четвертый — это сумасшествие, это смерть личности. Мы больше всего боимся момента перехода, потери личности: «Не дай нам бог сойти с ума». Когда переход состоялся, мы уже не боимся ничего.
Пятый и последний вид смерти — это объективизация тела. Тело как объект, как предмет. Танатотерапевт дает понять клиенту, что его тело — это объект. Человек тщательно сопротивляется, холодеет и цепенеет. Он не может представить свое тело как объект.
Если вы согласитесь, я продемонстрирую, как мы работаем. Просто лягте на пол. Это гонзо-журналистика, когда вы пишете про мафию, вы устраиваете собственное похищение. Похищают, пытают, жарят и парят. Потом появляется репортаж.
Репортаж с петлей на шее… Лечь ногами к двери?
Как хотите. Отдыхайте. Я не экстрасенс, не бойтесь.
Лег на пол, на искусственную шкуру неубитого медведя. Лежу. Глаза прикрыл. Владимир задернул шторы, стало темнее. Он присел на корточки, наверное, наблюдает. Я находился сегодня, 4 раза от метро до главного здания МГУ. Километров 6. Там топтался, ходил. День Химика. С Юдиным увиделся, он художником в Ньюзвике. Хорошо полежать. Мягко, но не слишком. Пальцы подергиваются, может и засну. Нет, не засну.
Он дотрагивается до тела в нескольких местах — сбоку.
Сколько человек вас касается?
Да, кажется, что больше, чем один.
Танатотерапия — это метод как групповой работы, так и индивидуальной. Группа работает с одним телом. Вы дышите животом, это следствие контроля.
Лежу. Дышу. Сердце стучит. Он берет мою руку и приподнимает ее, очень медленно. Я слышу скрип, это
скрипят суставы. Руку приподнял, как бы висит рука в невесомости. Сон нейдет. Он нашел положение и «поставил» мою руку на локоть, кисть повисла, рука стоит на локте и не падает.
Вы не теряете контроль, еще очень мало времени прошло, очень мало. У только что умершего невозможно так поставить руку, она упадет. Когда рука на локте вдоль линии гравитации, вы не можете определить, что с ней, поэтому вы «фиксируете» положение руки, как я и говорил — усиливаете контроль.
Лежу. Рука подергивается, пробую ее покачать.
Он поднимает ногу, медленно. Держит. Нога тоже поскрипывает. Хорошо так полежать. Находился сегодня. Вадим быстро бегал, я и Юдин едва поспевали. У Ильи дочка во втором классе. Он оберегал ее, когда мы Комсомольский переходили. Отец.
— Дядя Женя, а почему вы с нами идете?
— Мы видимся раз в год, нам поговорить…
Когда медленно поднимает ногу, я замечаю, что движение фрагментарно.
Ну все, семь минут прошло, я показал вам начало сессии, два приема. Не надо так вставать, это вредно.
Сначала — на бок, потом — вставайте с колен. А вы напрягаете живот и вскакиваете, как из гроба. Это неправильно.
Какое должно быть расслабление, как будто спишь?
На сеансе танатотерапии невозможно заснуть. Никогда никто не засыпал, и сознание присутствует, то есть, в классический транс мои клиенты никогда не впадают, а вот особый опыт получают. Сцилла — это отреагирование, взрыв чувств. Харибда — это сон, кома, транс.
Между Сциллой и Харибдой — это как раз область танатотерапии. Слезы и крики — этого тоже нет, хотя нет и никакой директивы на этот счет (хочешь — вставай, хочешь — кричи).
Кстати, погружение в сон бывает разным. Обычно мы «сваливаемся» в сон. Это русский способ, довести себя до изнеможения и свалиться в сон.
Да, от этого сваливания можно вдруг проснуться с сердцебиением, а потом — еще долго пытаться заснуть.
Нужно, чтобы все происходило постепенно, лечь на спину, все равно — глаза открыты или закрыты, расслабиться, чтобы челюсть отвалилась. Сначала появляется небольшой холодок в конечностях. Сон подступает постепенно.
Вы говорите о внезапном пробуждении, это, как правило, связанно с ощущением «потери опоры», тело засыпающего вздрагивает. Если постепенно, то не вздрагивает, все ровно.
Значит, клиент во время сеанса не спит. А что же с ним происходит?
Сеанс танатотерапии продолжается около 30-40 минут. Клиенту никакой информации о методе не предъявляется, просто — сеанс релаксации. В успешном результате сессии клиенты лежат с похолодевшими конечностями, глаза открыты. Наблюдаются все 15 составляющих переживания смерти по Моуди. Видения, туннели, выход
из тела, существа светящиеся. Это модель клинической смерти. Клиенты удивлены — «Я что — умер, что ли?» И самое главное: «Так это совсем не страшно!?»
Это не вполне транс и не телесный гипноз. Никакой директивы.
Человек транслирует в процесс умирания все свои проблемы. Смерть делается мучительной, страх парализует. Это называют агонией. Традиция «легкой» смерти, к которой русский крестьянин готовился, готовил одежду и обувь, место на кладбище — эта традиция полностью утеряна, а она была! Дети спрашивали: «Почему ты не носишь это?» «А это на смерть, сынок», — отвечали старшие, давая понять, что умирать — дело обычное, что к этому нужно подготовиться.
Нас учили по-другому, держали в страхе, быстрая смерть считалась благом: «Если смерти, то мгновенной…»
Отец Павел Флоренский предлагал «учиться умирать», «практиковать умирание». Мы умираем, как неопытные. Мы теряем энергию смерти, мы вместо торжественного и светлого момента расставания — прячем умирающих за стенами больниц. Из человеческого и такого природного феномена смерть превратилась в медицинско-милицейский акт.
Я не помню ни у себя, к сожалению, и у детей своих не заметил того, что вы называли причиной вашего внимания к этой теме, вы можете вспомнить свои детские переживания?
Каждый маленький ребенок знает слово «смерть», птичка умерла, бабушка умерла. Но эта реальность не касается их экзистенциально, и вот, обычно — ночью, я не знаю, почему, приходит понимание конечности себя. Я это помню, лет пять мне было. Одесса. Отчаяние, обида колоссальная, причем — за все человечество! Не только моя личная жизнь, но и жизнь всех — обязательно закончится!
Вам это снилось?
Да не дай бог, чтобы такое приснилось! Конечно, я проснулся, я плакал. Я клялся себе, что «победю» эту смерть. Вскочил, как вкопанный, рыдал всю ночь. Родителям не сказал, правда. Если ребенок прибежал к вам ночью и с плачем спрашивает: «Папа, я умру?» Что сделает папа? Скажет, спросонья, что и «ты умрешь, и я умру, и мама умрет». Вот вам — разве это помощь? Нужно принять его, положить себе на тело, «заземлить». Ребенок будет всхлипывать, постепенно успокоится.
Как вы создавали ваш метод?
Я всегда интересовался телом, в детстве занимался пантомимой. Я понял, что жизнь и смерть сильнее всего связаны в теле. Смерть — это потеря воплощения, и никогда не может быть понята разумно. Священник Андрей Кураев считает, что Ад — это не когда вас жарят на сковородке. Это когда смятения и желания души никогда больше не воплотятся. Поэтому важно принять опыт завершения, окончания, исполнения. Это — смерть, «в шестых». Всего шесть видов, не пять.
После той замечательной ночи я понял, что нужно идти в медицину. С возрастом оказалось, что медицина не очень со смертью ладит.
Смерть — это зеркало жизни. Это доказательство
жизни, помните, Эшеровский глаз, гравюру? В зрачке отражается череп. Это подтверждение того, что мы живы! Поэтому нам нужно наблюдение реальной смерти, поэтому мы стремимся в места, где мы соприкасаемся со смертью.
Вы обсуждаете со своими клиентами их опыт «умирания»?
По-разному. Кто «шибко умный», кто требует объяснений и диалогов, я с ними говорю. Когда голова умная — это большая проблема. Черковский (роды в воду) считает, что лучшая роженица — без головы, как богиня Ника. Только в цивилизации, порождающей сильнейший контроль разума над телом, проявляется феномен нерожающей женщины. Они все понимают и все прочитали. У таких сфера чувств и телесность заморожены. Я перечитал массу философских текстов, рассчитывая получить помощь, и единственное, что я понял, что пока я жив — смерти нет, а когда умру, то нет меня. Что, я обрадовался этому? Да ни хрена! Я понял, что нужна особая помощь, которая даст человеку опыт умирания, покажет возможность «принятия» смерти без страха.
Танатотерапия — это не «лечение смертью». Терапия — это уход, забота и лечение. Очень важна последовательность — если есть уход и забота, то не нужно «лечения». Профилактика гораздо важнее лечения! Но на профилактику в нашем Министерстве здравоохранения (до революции оно называлось Департамент народного здравия!) тратится гораздо меньше, чем на коечный фонд и подготовку врачей.
Когда умирают наши родители, то мы — на финишной прямой, это коллосальная нагрузка. Когда человек достигает своих желаний — это тяжелейшее испытание, почитайте дневники Хакамады. В любом социальном переходе важна инициация нового состояния, аналогичная той, которая применялась у примитивных народов, через боль, испытания невыносимые, через переживание смерти. Танатотерапия — это возможное решение проблемы инициаций, которые остались в нашей культуре лишь в текстах, но не в опыте.
Мне кажется, что я боюсь боли, физической боли, которая сильнее смерти. Может ли помочь танатотерапия?
При легкой смерти нет боли. В США есть центры Development through dying, туда отправляют терминальных больных раком. Их учат воспринимать боль, как жизнь. Они принимают боль и страдают меньше, и оставляют прекрасные тексты.
Боль — это активизация органа, организм пытается гиперактивизировать орган, усилить Ян, «клин клином вышибают». Боль уходит через Янские практики. В танатотерапии только Иньский подход.
Очень важно, чтобы у вашего читателя не сложилось ощущение, что танатотерапия — это панацея. Но это как костюм. Мы примеряем его, и кому он подошел — тем он поможет.
Рак — это когда клетка «забывает» умирать. Мы учим умирать, и, возможно, активизация саморегуляции тела, выйдя на клеточный уровень, может оказывать мощный целительный профилактический эффект. Но, опять же, возьмите в рамку: «Танатотерапия — не панацея!»
В черную рамку…
Да, точно, иллюзий быть не может. При всей тяге нашего населения к чуду — это было бы правильно так написать. Это лишь материал для получения опыта, его накопление.
Ценность жизни — основная, базовая. Что происходит с отношением к жизни в результате терапевтической практики?
Как бы это сказать… Отношение к жизни меняется! Коренным образом! Известный предприниматель обратился к нам с традиционным «комплектом» бизнесмена — тревога, бессонница, страхи. Я его предупредил, что «вероятно, ты потеряешь интерес к своему делу». Так и случилось, он продал свой бизнес.
К пятиуровневому коттеджу и восьмисотому Мерседесу отношение меняется! Но мы предупреждаем об этом своих клиентов.
Что вы думаете об эвтаназии?
Никогда ни в одной передаче об эвтаназии никто не даст микрофон умирающему, чтобы он заявил о своих правах. Это одна из проблем. В конституции и в социальной практике есть только право на жизнь, жизнь обросла всеми необходимыми институтами — роддом, ясли, детсад, школа, институт, офис, дом и так далее. Институтов смерти и права на достойную и легкую смерть у нас нет.
В лучшем случае, мы умираем в реанимации, а врачи и сестры вокруг говорят о своих заботах, я не осуждаю их — это естественно. Господствующее отношение к старикам, к умирающим во всем европейском мире такое — «обуза!» Это не только российская реальность. Нет специальных пространств для умирания, где и старость, и умирание были бы востребованы так же, как молодость и жизнь.
В одном из интервью вы говорили о том, что психологическое образование станет более полным и успешным, если в его программе будет литературная подготовка. Как это может осуществляться?
Мы слабо используем нашу огромную литературу, в которой чувства исследуются и называются своими точными именами. Это очень важно — описать, что ты чувствуешь, научиться этому языку. Хотя Лев Толстой, который столько раз обрекал своих героев на смерть, сам боялся смерти, ушел из дому, когда почувствовал ее близость.
Интересен ли ваш метод практически здоровому, тому, кто ищет и стремится к развитию?
Что писал Ролф Йенсен (Rolf Jensen «Dream Society»), датский футуролог, автор потребительских прогнозов, которые сбываются?
21 век будет веком погони за новыми состояниями. Состояниями ментальными, состояниями сознания. Это лавина наркотиков и наркоконтроля. Это рост психологических практик.
Все — в голове. Вся энергия чувств и тела перекачивается в голову, в энергию рассудка. И поэтому — «Зову я смерть!» — чтобы переживания стали сильны, чтобы вернуть утраченный баланс.